У нас есть в кают-компании образца 2007-08 года воспоминания Г.Н.Фессалийского. Но я совершенно упустил из виду, что эти легендарные записи многие не читали. Так что я решил их продублировать на форуме.
http://www.toge.ru/kk19.htmlФессалийский Георгий Николаевич. "Чажма",1962-69 гг
=========================================
Морякам ТОГЭ 4 - 5Нам не отдать уже швартовы,
Курс в океан не проложить.
И не ходить в тужурках новых,
У флотских мастеров не сшить.
Седые ветераны флота,
Поверьте, Вами я горжусь,
А выйти в море так охота,
Я этой мысли не стыжусь.
Да чтобы палуба дрожала,
Бурун пенистый за кормой,
И этого нам будет мало,
Когда вернемся мы домой!
...
Нам с пирса отдали швартовы.
И якорь - цепи в стопорах.
К походу мы уже готовы,
И мы с рассвета на ногах.
На баке красные жилеты
Сигнал аврала прозвенел
На все вопросы есть ответы
И даже трус сегодня смел.
Идем мы к "черту на кулички",
Рояться мысли в голове.
Забыты вредные привычки,
И берега еще во мгле.
Остались за кормой Три Брата.
Число не ведомо возврата,
Нас ждут "ревущие сороковые",
Но мы прорвемся, мы такие.
Барометр штурманской упал.
И шел на нас "девятый вал"...
Ох как давно все это было.
С волной за горизонт уплыло.
=========================================
Прежде чем начать рассказ о кораблях и людях ТОГЭ-5 немного предыстории.
Начало шестидесятых прошлого столетия, ознаменовалось бурным развитием ракетно-космического потенциала вооруженных сил СССР и США. В полной мере это коснулось военно-морского флота Союза. В год 45-и летия экспедиции, хочу поделиться своими воспоминаниями о пребывании в должности офицера по снабжению, первого экипажа ЭОС "Чажма". Надеюсь, что кто-либо из читателей этого материала окажется причастным к совместной службе!
=============================================
Вот и первое задание! В начале лета 1962 года, меня, молодого старлея вызвали в отдел кадров ЛиВМБ и предложили без подробностей перевод на гидрографическое судно, посулив благо от заходов в иностранные порта, до получения денег в виде бонов и чеков. От такого заманчивого предложения, мне, холостяку, грех было отказываться и я с легким сердцем согласился променять "собачью" службу СКР-14 на белоснежный лайнер. Сам командир Лиепайской ВМБ капитан 1 ранга Мизин, прибыл на сторожевик и лично контролировал мою срочную отправку в Питер. Такая поспешность уверовала меня в том, что в Ленинграде корабль-красавец ждет-недождется своего нового интенданта и в ближайшее время отправится в дальние моря.
К моему удивлению дорога привела меня в мрачное здание флотского экипажа на площади Труда, где размещались команды строящихся и ремонтируемых кораблей. Посредине большущего в половину футбольного поля помещения, на табуретке сидел в накинутом на плечи кителе, офицер в звании капитана 3 ранга и, наклонив голову, "насиловал" старую гармошку, пытаясь выжать из нее только ему понятные звуки. Это был старпом строящегося на Балтийском заводе Океанографического экспедиционного судна "Чажма", Виктор Васильевич Тимофеев, впоследствии по кличке "Тимоха". Далеко в углу, несколько матросов устанавливали койки. Отложив инструмент и. приняв доклад о моем прибытии, Тимофеев расплылся в улыбке: жду тебя как родного, ставь чемодан в угол, бери матросов, доверенность и дуй получать койки с постелями для прибывающего личного состава. Я оказался одним из первых офицеров в формируемом экипаже. Мои мечты о белом пароходе на рейде Кейптауна явно не сбылись!
=============================================
Бухта Чажма и мыс Чумикан. К этому времени на Камчатке несколько лет уже базировались корабли ТОГЭ-4, один из них ЭОС "Чукотка" был причислен к вновь создаваемой ТОГЭ-5 и проходил модернизацию (возможно, я буду не точен). В главном штабе ВМФ, не мудрствуя лукаво, скорей всего, решили, раз уже есть корабль с названием "Чукотка", то что-то подобное должно быть у строящихся судов. Так, бывшему рудовозу Архангельского пароходства "Дудинка" присвоили название "Чумикан", а рудовоз "Дангара" стал "Чажмой", в честь одноименной бухты. Главное что они все начинались с буквы "Ч". До сего времени не могу понять целесообразность таких скромных и малопонятных названий.
=============================================
"Полный назад" - в Большом Бельде. Год питерской жизни прошел быстро. Летом 1963 года, после сдачи ходовых испытаний и подъема флага, захватив рабочих сдаточной команды и в сопровождении тральщика до Гогланда, миноносца до проливной зоны, двинулись в Росту, что около Мурманска. Командир "Чажмы" Калугин в последний момент скомандовал на телеграф: "Самый полный назад", - и пропустил в трехстах метрах по носу, несущийся к шведскому берегу огромный паром. После чего рухнул чуть ни с сердечным приступом на диван штурманской рубки, задав роботу медикам-офицерам, Коле Верченко и Жене Янченко. Через неделю похода, мы бросили якорь на рейде Росты и начали подготовку к переходу Севморпутем!
=============================================
Здравствуй, Диксон! Большая осадка, порядка 7,5 метра, часто не позволяла нам швартоваться к причальным стенкам, за исключением причалов Дальзавода. Вот и в Росте, обосновавшись на рейде, приступили к погрузке девятимесячного запаса продовольствия, а также теплых вещей, имущество и снаряжения, на случай если корабли каравана будут затерты льдами на переходе. Попрощавшись с гостеприимной Ростой, отметив наше убытие в кафе "Север", корабли самостоятельно отправились к месту формирования каравана.
На рейде Диксона, стояли в компании танкера "Ленинский комсомол" и с завистью взирали на другие суда, стоящие у причалов порта. Наш замполит Николай Иванович Хабаров, человек больших способностей, организовал культпоход л/состава на берег, используя корабельные плавсредства. Отдав надлежащие почести погибшим морякам парохода "Челюскин", ближе к вечеру в клубе полярников состоялся концерт нашего матросского джаз-ансамбля с последующими танцами, что вызвало небывалый интерес у женской половины диксоновского метеоцентра.
В разгар танцев ухудшилась на рейде погода и в спешном порядке стали отправлять на корабль людей. Часть офицеров и мичманов, с наступлением темноты, так и не дождались к своей радости обещанных плавсредств. Пришлось по возможности устраиваться на ночлег. Утром собрались в столовой порта для поправки пошатнувшегося здоровья и выяснения погодных условий. На море по-прежнему штормило, и мы тому были рады.
Береговой походный штаб возглавил милейший человек, полковник Ривкин, его заместителем выбрали остроумного и интеллигентного кап. 3 ранга Барика Мордвинова, определились с наличностью у каждого, наметили план культурных мероприятий. В разгар вечернего банкета, в помещение вошел старлей Валера Платонов, по его мокрой, штормовой одежде, мы поняли, что он прибыл за нами. Командир экспедиции каперанг Онищенко, дабы прекратить наше дальнейшее моральное разложение, договорился с капитаном танкера на аренду всепогодного вельбота, по кличке, "Ванька-встанька". Нас доставили к корме "Чажмы", где по веревочному штормтрапу с помощью страховочных концов нас подняли на борт.
Через несколько дней, ведомые ледоколами "Ленинград" и "Красин", построившись в кильватерную колону, мы двинулись к проливу Вилькицкого для встречи с атомоходом "Ленин".
=============================================
Пролив Вилькицкого. За время нашего перехода Севморпутем погода нам благоприятствовала. Отжимной ветер с материка отогнал лед в глубь океана, оставив ледоколам эпизодические встречи с небольшими ледяными полями, за исключением одного трудного участка. Без особых приключений мы подошли к входу в пролив Вилькицкого и стали ждать атомоход "Ленин".
Зажатый между п-овом Таймыр и Северной Землей, он был буквально нашпигован ледяными полями и торосами, на этом небольшом н6о тяжелом участке атомоход трудился днем и ночью.
Наша кильватерная "парафия" выглядела следующим образом: Головным атомоход "Ленин", откалывающий от ледяных полей громадные льдины, за ним, дробящий их на более мелкие - "Ленинград". Затем два наших корабля с крепкими корпусами и двигателями более 4000 л/с. По корме ледокол "Красин", транспорт "Ковель", "Ленинский комсомол" и либерти американской постройки времен войны "Псков", остальных не помню, всего около одиннадцати судов. Вся эта компания на протяжении нескольких недель преодолевала дистанцию в 130-150 километров к выходу в море Лаптевых. За это время "Псков", в трюмах которого было много спиртного для портов Тикси и Певека, получил пробоину и с помощью аварийной партии ледокола "Ленинград", остался благополучно на плаву. Как ведется в таких случаях "под пробоину" списали приличное количество спиртного, даже и нас псковичане приглашали в гости на чай. Каждое утро, в ходовой рубке "Чажмы", вахта была свидетелем селекторного совещания всех судов, которое проводил атомоход.
Помнится такой довольно забавный случай. Как-то т/х "Ковель" маневрируя между льдинами, оказался в непосредственной близости борта "Чажмы", нависла угроза столкновения. Старпом Тимофеев, по громкоговорящей связи изрек: "Ковель, вы, что на таран идете, отработайте задний ход". Нам лаконично ответили: "А у меня как у самолета, из-за поломки нет заднего хода". Но выручил его величества случай, между нами въехала льдина и, упершись в нее "Ковель" остановился.
Часто суда застревали во льдах, и тогда караван стопорил ход, и ледоколам приходилось обкаливать и вытаскивать их с помощью буксира. Как правило, к утру, ледоколы заканчивали собирать застрявшие за ночь суда, строили их в караван. За сутки мы проходили 10-12 км., а то и меньше. Недели через две-три такой тягомотины и мы оказались в море Лаптевых. Ледовая обстановка улучшилась, атомоход обошел строй и попрощался с каждым из судов, повернув обратно за новым караваном.
Наше движение возглавил "Ленинград", в компании с "Красиным". На пути к проливу Лонга, тяжелых ледяных полей не было, а большие льдины ледоколы "щелкали" как семечки, часть судов с грузами самостоятельно отправились в порты назначения. У пролива Лонга, сделали остановку, здесь заканчивалась зона обеспечения Мурманского ледокольного управления, ледоколы ушли обратно.
Мы стали ждать прибытия дальневосточных ледоколов "Москва" и "Лазарев". На горизонте уже маячил американский военный ледокол с двумя вертолетами на борту, который очень жаждал иметь на память снимки наших измерительных комплексов. Но не долго музыка играла, поднятые с ближайшего арктического аэродрома два наших штурмовика-истребителя, быстро заставили ретироваться американские вертолеты и сесть на ледокол. Под вечер подошли ледоколы и сопровождаемые американским кораблем мы двинулись к Беринговому проливу. В бухте Проведения нас ждал танкер "Алатырь", чтобы заправить топливом. По совету летчиков местного гарнизона, мы посетили буфет в бане с целью отведать "Донского игристого" и через пять суток положили свои якоря в бухте Авача вблизи Петропавловска-Камчатского. Спустя неделю стоянки перешли к причалу завода "Горняк", где осмотрели корпус и заменили поврежденный винт! Так закончился наш переход Севморпутем!
=============================================
Прежде чем приступить к последующим воспоминаниям, используя крайне слабые знания в области ракетно-космической науки, рискну изложить задачи измерительных комплексов того времени, знающие люди пусть меня поправят. Они заключались в следующем: 1. прием и передача сведений в ЦУП с орбитальных космических объектов в точках нахождения судов слежения;
2. обработка и передача данных о результатах полета и падения головных частей баллистических ракет в заданных районах Тихого океана;
3. введение глубоководных гидрологических робот и изучение метеоусловий в районах нахождения кораблей;
4. оказание помощи космическому объекту на случай его аварийного приводнения;
5. другие задачи, включая разведку вероятного противника.
Командиры, командиры!=============================================
Надлежит сказать пару слов об отцах-командирах. Первый, кавторанг Калугин, на мой взгляд, пришел по протекции. Перед ним стояла задача перегнать "Чажму" на Восток и получить первого ранга, что он и сделал.
Второй, кавторанг Семенов, был человеком замкнутым, немногословным. Дружбы ни с кем не водил, в своих действиях огладывался на командование экспедиции. Больше остановлюсь на Максимове, до нас командовал базой ПЛ "Котельников". Имел неплохую штурманскую подготовку. Отстаивал свою точку зрения, даже перед командованием экспедиции, когда считал себя правым. Однажды, на моих глазах, предупредил каперанга Онищенка, что если на мостике тот и дальше будет вмешиваться в его действия, то он сделает запись в вахтенном журнале о вступлении Онищенко в командование кораблем. Ярости Онищенко не было предела, начались повальные проверки боевых частей и служб со стороны флагманских специалистов экспедиции.
Меня он недолюбливал, ибо, будучи гурманом, требовал для офицеров приготовления блюд ресторанного типа, чего я не мог осуществить из-за низкой специализации коков. Негнушался вне службы посидеть с офицерами в ресторане, всегда был выдержан и интеллигентен. Его внешний вид служил нам примером.
Хотелось бы дополнительно рассказать эпизод из жизни командира "Чукотки", каперанга Чернова. Как-то сошлись мы в ожидании роботы кораблями в одной точке. Отправили меня вертолетом для проведения проверки службы снабжения, был наделен такими полномочиями. По просьбе "чукчей" передали со мной, как сейчас помню два кинофильма,- наш "Три плюс два" и английский "Актер". После ужина смотрим в кают-компании "Чукотки", английский фильм с довольно откровенными любовными сценками, матросы на вертолетной наслаждаются Фатеевой и Кустинской. После вечернего чая, замполит уговаривает Чернова не показывать английский фильм матросам. Чернов смеется и говорит: "Зам, ты фильм смотрел, а они что не мужики, пусть голых баб посмотрят, ведь в самоволку все равно никуда не пойдут?!" и дает команду показывать фильм. Был у него один довольно смелый ритуал. Когда на корабль поступала команда идти в базу, Чернов отмечал это купанием в океане, после чего "Чукотка" ложилась на обратный курс. Но кто-то настучал про эту традицию Онищенко и тот устроил ему большой разгон. Боялся, наверное, чтобы акулы не съели Чернова. Через неделю летчик Малясов забрал меня на "Чажму".
=============================================
Старпом "Тимоха". Виктор Васильевич Тимофеев (окрещенный офицерами за глаза "Тимохой"), не смотря на свой грозный вид, был человеком промолинейно-простым и добрым. Зла на подчиненных не держал, своим положением в личных целях не пользовался, уж кому-кому, а мне больше других было сие ведомо. Нес он свою нелегкую командирскую вахту, среди загорающих на шлюпочной палубе замечен не был, ибо старпомовская должность для этого время ему не отводила. Рука к спирту у него не тянулась, а если чего и было, так это строго келейно, в редкие часы каютного досуга, с гармошкой в руках.
Писать бумаги он не любил, днями накапливал их на своем рабочем столе и садился разбирать всякую нами написанную галиматью в случаях крайней необходимости, от чего страдал его писарь старшина Виноградов. Окромя писаря, был в его подчинении химик Петько, который при сдаче приборов в ремонт, как правело, оказывался в комендатуре. О себе он говаривал, что человек он дальневосточный, дальше Уральского хребта, с его одной извилиной в голове, двигать, ему нет надобности.
Было у него одна гастрономическая слабость, к решению которой я был весьма, причастен. Если наши вахты по времени пересекались, то отправляясь на ГКП, брал я с собой пятерочку хороших воблин, луковицу и хлеб. Приняв доклад о заступлении на вахту, он уводил, меня в угол ходовой рубки и заговорчески вопрошал: "Принес, давай, только чтобы матросы не видели, а то подумают, что старпом взятку берет". Уходил со свертком в штурманскую и по дороге назидательно мне говорил: "Ты тут посматривай, а то втыримся куда-нибудь". Видно подразумевал столкновение с редким для тех мест судном. Ел с толком и расстановкой, вставал, похлопывая руками по животу, и изрекал: "Наелся как паук, как тут будешь стройным как торпеда".
Обычно на "орехи" ему доставалось от словоохотливого начштаба экспедиции. В самый неподходящий момент, страдающий от безделья на ГКП, кавторанг Цигельников, вдруг спрашивал у старпома пепельницу, которая как назло куда-то исчезала. Пока матрос-рассыльный бегал за другой в кают-компанию, начштаб подробно объяснял старпому, какую пепельницу надлежит изготовить боцману и куда намертво ее закрепить. В старпомовской круговерти, "Тимоха" разговор забывал, и спустя некоторое время история с пепельницей повторялась.
Все складывалось как обычно, похрустев луком с таранькой, старпом в два ночи сменился с вахты. Часов около трех на ГКП зазвонил телефон, и старпомовский голос мне сказал: "Позвони в ПЭЖ "медведю", так он именовал борющегося со сном трюмного матроса, пусть нальет в бассейн мне воды, искупнусь перед сном". На палубе был небольшой, сборно-розборный бассейн, из которого на время движения корабля откачивалась вода. Соответствующее приказание мною в ПЭЖ было передано, но трюмным не выполнено. Позже, ближе к обеду, возбужденный доктор Янченко, у меня в каюте, в деталях рассказал о последствиях купания старпома. В кромешной темноте полубака, с уверенностью, что в бассейне полно воды, старпом прыгнул вниз головой и только чудом не свернул себе шею. Когда в обед, войдя в кают-компанию, я попросил разрешения к столу, то увидел свирепое лицо старпома заклеенное пластырем и измазанное зеленкой. Он грозно меня спросил: "Кто?" - я назвал фамилию матроса-виновника, на что он ответил: "Передай этому говнюку, пока здесь я старпомом, отпуска ему не видать как своих ушей". К чести Тимофеева, этот случай на наших отношениях не отразился. Позже, Виктор Васильевич, в должности замначальника Камчатского мореходного училища, получит каперанга и за Уральский хребет скорей всего не попадет.
=============================================
Вот мы и прошлись по ступенькам нашей прошлой жизни. Неумело, коряво, поверхностно. Кого-то, вероятно, обидел словом, простите. О боевых буднях экипажей вспомнят другие. Оставшиеся главы опубликую при другой оказии. Рад буду встречи с каждым из вас.
=============================================
ЭХ, АПЕНДИКС. Уже почти неделю, как мы шли домой в Петропавловск-Камчатский. Впереди предстояло несколько дней плавания в "сороковых ревущих", а там рукой подать до Курил. Погода портилась, все закрепили по- штормовому, а тут тебе "нате, здрасте". Схватил меня приступ аппендицита, симптомы все на лицо, таблетками не отбиться. Лежу на койке в каюте, дважды забегал закадычный приятель стоматолог Женя Янченко, обещал, как другу сделать маленький разрез. Ушел готовить санчасть к операции. У меня душа от страха ушла в пятки от такой безрадостной перспективы.
Жду визита хирурга Коли Верченко, а он всё не идёт.
Дело к ужину, а Верченко всё нет... Уже раза три и по трансляции объявили, чтобы хирург прибыл в 42 каюту, а " воз и ныне там..."
Наконец, в дверях появляется высокая фигура Николая, почему-то в солнцезащитных очках. Оказывается, после ночного дня рождения у одного из его приятелей, доктор ещё не готов держать в руках скальпель. От этого мне становится ещё хуже...
Операцию переносим на утро. Начинает понемногу штормить. Провожу в томительном ожидании ночь. К счастью болевые симптомы идут к утру на убыль. Коля Верченко принимает мудрое решение -не делать операцию в штормовых условиях. Мой ангел-хранитель меня не подводит и в этот раз. А будь тогда Верченко в "форме", так кто его знает, чем бы всё закончилось... Позже он сам об этом мне поведает. В конце шестидесятых на "Чажме" его сменит доктор Дранишников, а вместо Янченко придёт Володя Дерибон. Дай Бог, Вам, Доктора, к старости доброго здоровья!
=============================================
При виде "Чажмы" ёкнуло сердечко,
И снова катится по прошлому колечко.
Одною жизнью с кораблём годами жили,
И в память жизни это заложили.
Те годы молодости быстро пролетели,
Одни состарились, другие поседели,
Не провожают, не встречают нас Три Брата,
Как это делали они когда-то.
=============================================
Я помню рижский джаз. Всё началось зимой, в далёком пятьдесят восьмом. Облачившись в единственный приличный костюм, купленный на подъёмные лейтенантские деньги, повязав галстук двойным узлом, поскрипывая новыми туфлями чешской фирмы "ЦЕБО", Я отправился на концерт Рижского эстрадного оркестра в столичную Латвийскую филармонию. Погас свет, и с характерным шелестом, раздвинулся занавес. К моему удивлению на сцене кроме музыкальных инструментов, стульев и нотных пюпитров, никого и ничего не было. Из динамиков, расположенных по периметру зала, прозвучали слова: "Сегодня вечером для вас играет Рижский эстрадный оркестр-дирижер Эгил Шварц". После чего, из-за кулис появились музыканты, среди которых был Раймонд Паулс. Они бесшумно расселись по своим местам, взяли в руки инструменты. Последним вышел дирижер, это было само великолепие; высокий, красивый, в потрясающем фраке.
Взмах руки, и оркестр заиграл до боли знакомую с детства мелодию, откуда она мне знакома? В памяти возникли эпизоды послевоенной жизни. Год сорок седьмой или восьмой, сменяя друг друга, неделями в двух кинотеатрах города идут фильмы, взятые в качестве трофей второй мировой войны. Мои сверстники не дадут мне соврать: "Сети шпионажа", "Тарзан", Мятежный корабль", Путешествие будет опасным", "Капитан армии Свобода" и другие. Мы, ценой срыва последнего урока, сидим всем классом на первом ряду и переживаем за происходящим на экране. Нас не страшит, что завтра директор будет стращать четвёркой по поведению с вызовом родителей в школу. Да как я мог запамятовать,это звучит мелодия Глена Миллера из фильма" Серенада Солнечной долины". Вот это исполнение, вот это класс, не хуже оригинала! Так началось моё знакомство с латвийским джазом.
Позже мне довелось встретиться с РЭО на Камчатке, во время его гастролей в году шестьдесят пятом. Возвращение в базу нашего измерительного комплекса "Чажма" задерживалось на несколько недель и нам холостякам-офицерам, прибывшим из отпуска, ничего больше не оставалось, как разместиться в гостинице "Камчатка" и ждать. Поиздержавшись за отпуск, мы "вырвали" у базовских финансистов в счет предстоящей получки, немного денег и приступили к их трате с размахом. Там, в буфете гостиницы, и пересеклись мои пути с музыкантами оркестра.
Благодаря проведённым годам службы в Латвии, познакомиться с музыкантами не составляло труда. Вечером после концерта, прихватив пару бутылочек шампанского, я отправился в гости к конферансье Борису Батавину. Сидели небольшой компанией, млея от распиравшей меня гордости, я надоедал своими расспросами о новостях Риги, Лиепаи. Ближе к ночи, моя идиллия была нарушена появлением Раймонда Паулса, который, отказавшись от шампанского, предложил Батавину пройтись с ним по гостинице и проверить наличие музыкантов в своих номерах. К тому времени маэстро уже был музыкальным руководителем оркестра и, вероятно нес ответственность, как говорят, за л/состав. Я был поражен высоким уровнем дисциплины в коллективе. Финансы у нас скоро кончились, оркестр улетел на материк, а мы отправились к финансистам снова канючить деньги. Тут к нашей радости вернулась "Чажма" и мы перешли на корабельные хлеба. Двухнедельная жизнь в Петропавловске-Камчатском стоила нам почти всего месячного денежного содержания. Позднее, куда-бы не заносила меня судьба, увидев афишу РЭО, спешил с ним на встречу, как к старому другу.
Уже давно перестал существовать эстрадный оркестр радио и телевидения Латвии, прообразом которого до 1974 года был РЭО. Всё реже звучит джазовая музыка тех лет. С проезжающих дорогих машин, из окон жилых домов, разносятся, побоюсь сказать, звуки музыки, напоминающие громкие удары молота, забивающего сваи в фундамент строения или морского причала. Но я ещё на что-то надеюсь, время от времени включаю старенький магнитофон и мелодии Глена Миллера возвращают меня мыслями в годы моей молодости.
=============================================
Я помню Рижский джаз,
Годов шестидесятых,
Он так играл для нас,
Красивых, не женатых.
И Шварц прекрасен был,
Как Балыня нам пела.
Я дней тех не забыл,
Как медь его гремела.
И Раймонд Паулс молодой,
В такт музыки качая головой,
Нам Глена Миллера играл,
И слушал затаив дыханье зал.
Но РЭО больше нет,
И не сыграть им "Чучу",
И я уже весь сед.
Зачем себя я мучу.
...
Мне снятся боевые корабли,
Стоящие кормою у причала.
В походе дальнем от родной земли,
И жизнь моя течет сначала.
По корабельным коридорам я брожу,
Ищу забытые с годами лица,
И, ненайдя их, загрущу,
Не понимая, что мне снится.
Мы снова выбираем якоря,
Тревожным криком провожают нас бакланы,
Встечает месяцами нас зоря,
За горизонтом ждут нас ураганы.
Проходит сон и нет тех кораблей,
Давно начальство их списало на "иголки".
А я во сне по-прежнему кап-лей,
Стою на вахте в старенькой штормовке.
=========================================
Куда судьба меня не кинь. Мое увлечение футболом , как и для многих моих сверстников, началось на берегу речки Стырь, которая несет свои воды к Припяти. Я был единственным владельцем футбольного мяча, привезенного мне в подарок из Германии, майором Лукьяновым- другом моего отца. Утром меня будил свист моих приятелей, которые напоминали что настала пора выходить с мячем на луг. Целый день мы играли на двое ворот, прчем только босиком, как бразильцы, на своем знаменитом пляже.Позже. из нашей луговой команды, одного самого способного, взяли в городскую, которая выступала на первенство Украины, чем мы очень гордились. Футбольные лавры обошли меня стороной, я уехал поступать в училище ВМФ , забрав навсегда с собой любовь к футболу. Позже, в начале шестидесятых, когда моя луцкая " Волынь" выступала в классе "Б" союзного первенства, продолжал " болеть" за команду на расстоянии, практически невидя её игры.Единственным источником информации для меня были "Советский спорт" и "Спортывна газэта", которые я получал по месту службы. В бытность службы на КИК "Чажма" газеты мне доставлялись самолётом на Камчатку.
Самым сложным было добывать информацию о команде, когда корабль месяцами находился в океане. Но и тут был найден довольно простой выход. Один раз в неделю мы выходили на связь с Камчаткой, а точнее, с узлом связи флотилии, а там наш человек, фанат футбола, передавал по телетайпу на "Чажму", результаты игр украинской зоны класса "Б". Правда, через какое-то время ,наш офицер-особист стал проявлять интерес к моей затее, но консенсус был достигнут легко.
Приятели-офицеры посмеивались над моим увлечением, дескать, что это за команда "Волынь", откуда и кто её знает. Другое дело киевское "Динамо", "Шахтёр". Но однажды я доказал значимость своей любимицы. С оказией как-то нам доставили на Экватор почту и фильмы. Просматривая "Советский спорт", я наткнулся на обзорный материал относительно игр в украинской зоне класса "Б". О моей команде было сказано буквально следующее: «Много хорошего хочется сказать о команде "Волынь" Луцк, путь которой к вершинам турнирной таблицы не был «усыпан розами», вот уже одинадцать туров она не знает поражений». Я вырезал эту заметку и прикрепил её на доску объявлений в кают- компании, что-бы каждый, кто меня подтрунивал, её прочитал.
Но судьба сыграла со мной злую шутку. Спустя несколько дней, в мою вечернюю вахту, на вертолётной площадке показывали киножурнал "Советский спорт" в котором был показан материал где колхозная команда "КОЛОС" села Якимовка, в календарном матче первенства страны по классу "Б", победила "Волынь "со счётом 3: 0. И это видел весь свободный от вахты экипаж! Я с трудом дотянул до конца вахты, рассыльный устал гонять, выясняя подробности футбольного сюжета. И вот я в гордом одиночестве в столовой л/с, смотрю этот для меня кошмар. Утром, за завтраком, я отбиваюсь от критических замечаний моих приятелей, которые меня донимают: «Ну и команда, кому проиграла- колхозу, это даже видели с американского корабля». Сейчас, спустя сорок лет, когда в Луцке я встречаюсь с участниками этого матча, то им напоминаю, как они тогда меня подставили на Экваторе.
Куда судьба меня не кинь,
Болел всегда я за "Волынь".
В проливе Лонга, у Гавайских островов,
Был грустным от пропущеных голов.
Радел от впечатляющих побед.
Прошли года- и я весь сед.
Внизу слева экс-игрок киевского "Динамо" Марис Верпаковский (сейчас в хорватском "Хайдуке") и Г. Н. Фессалийский, справа - легенда украинского и советского футбола ЗМС Владимир Мунтян даёт персональный автограф автору 19 мили.
=========================================
Вспоминаем мы вас, ресторанчики. Согласно боевым, аварийным и авральным расписаниям, надлежало мне находиться у машинного телеграфа на ГКП, а проще - корабельном мостике. Все основные перипетии в жизни мостика проходили на моих глазах. При выходах и входах в базу, когда все стояли по местам "Боевой тревоги", на мостике наблюдалось характерное оживление. Обычно своими распоряжениями "масла в огонь" подливал большой перестраховщик каперанг Онищенко по кличке "Дед", который в действиях любого командира "Чажмы", усматривал, только ему видимую навигационную опасность. Особенно это происходило, когда мы на самом малом ходу по Амурскому заливу к причалам Владивостока. Вероятность столкновения с мелкими судами, снующими по курсу корабля, заставляло "Деда" требовать от командира корабля уменьшения хода до неприличия. В отличие от Онищенко, который безвылазно, кроме отпуска, находился на борту "Чажмы". У нас были все основания торопиться к причалу. После трёхмесячного пребывания в океане, мы несколько дней как "лежали" курсом на "закрытый порт Владивосток. Время прибытия во Владик зависело от погоды. Наши вопросы за завтраком адресовались штурманам, которые нам сообщали расчётное время прибытия.
В случае встречного ветра,- "мордотыка", время прибытия не совпадало с расчетным, что вызывало у нас огорчение. Тогда все взоры были обращены к механику Володе Юрьеву, который на свой страх и риск, в ночные вахты самовольно увеличивал обороты главного двигателя, компенсируя частично потерю времени. В этот раз было везение, начальник экспедиции находился в отпуске или "держал флаг" на "Чумикане", уже и неупомню. Его место на ГКП занимал хладнокровный, выдержанный и интеллигентный начштаба Гатчинский. Он не делал никаких замечаний нашему командиру Максимову, а скромно стоял в углу ходовой рубки и смотрел вперед. К четырем дня, мы на траверзе острова Русский, становится ясно, что попасть вечером за столик ресторана "Волна" не реально. Раньше семи вечера у заводского причала нам не оказаться, а пока краном поставят трап, послепоходовые доклады старпому, вообщем - свободных мест в ресторанах не будет. В томительном ожидании проходит ещё час.
И вот тут ко мне подходит командир и тихо спрашивает; не собираюсь ли я сегодня посетить ресторан "Волна"? На что ответствую, что с таким раскладом времени попасть туда проблематично. Максимов отходит и, прохаживаясь по рубке, о чём-то думает. Наконец, повернувшись к вахтенному офицеру, приказывает принять у меня машинный телеграф.
Я получаю " добро" собираться в город, с согласия командира, беру с собой доктора Володю Дерибона. У дверей моей каюты ждет, отпущенный боцманом с баковой команды, портной Заридзе, с выглаженным костюмом в руках. Корабль ложится в дрейф, по громкой связи разносится команда: «Расписанным на грузовой стреле - по местам, команде командирского катера в катер, катер к спуску, боцкоманде вывалить правый трап". А вот в дверях каюты и доктор. Мы бежим к трапу, у которого на волне "пляшет" катер, там нас уже дожидается корабельный финансист с ведомостями на деньги для финансистов базы.
Крючковой отталкивает катер от трапа и мы мчимся в сторону причала морвокзала. Через полчаса ходу, матросы помогают нам вылезти на высокий причал морвокзала, катер уходит к "Чажме". И вот мы с доктором у входа в ресторан. Табличка на дверях "Мест нет", нас не смущает, десять рублей в руках доктора, делает своё дело, швейцар почтительно открывает двери, Дальше уже дело техники, находят свободный стол, несут ещё один, ставят стулья. Мы с Володей, в ожидании друзей- приятелей, "разминаемся" шампанским Ближе к восьми подтягиваются ребята, последним приходит каперанг Максимов.
Усевшись во главе стола, он нам говорит: "На корабле я вам командир, а здесь-Юрий Александрович". За соседними столиками прекрасная половина отмечает десятилетие выпуска Хабаровского мединститута. Ресторанный певец Славик, на плохом украинском, исполняет "Черемшину", ту, которая " буйно квитнэ". В зале становится весело и шумно.
Нам бы девок и вина,
Прошлых лет здоровья,
Вот гульнули бы тогда
Город и деревня.
Заждались мы столько лет
За такой гулянкой,
Где купить бы тот билет
С девками и пьянкой.
Вспять годочки отмотать,
Кучеры с загаром,
У Гавайев дрейфовать
Вместе с земным шаром.
Понапрасну ждать ответ,
Затерялся в годах,
И друзей уж больше нет,
Дальних тех походов.
Георгий Фессалийский, г. Луцк.
=========================================
Дела мои интендантские. Всё больше прихожу к выводу, что настала пора рассказать о собственных интендантских приключениях, в бытность службы на КИК "Чажма". Случись со мной всё это в парусном флоте, быть мне вздёрнутым командой на рее или оказаться за бортом. После службы на сторожевике, оказался я впервые на таком большом корабельном хозяйстве. Два камбуза, столовая л/состава, две кают - компании, салон для начальства, хлебопекарня, прачечная, вещевые и шкиперские склады целый продотсек с холодильниками и самое главное- кладовая спирта, ключи от которой старпом Тимофеев перепоручал мне.
Когда на "Чажме" был я офицером тыла,
Тогда немеренно мы получали "шила".
Ключи от "шила" были у меня,
И был тогда я многим как родня.
С таким большим количеством спирта я раньше не сталкивался. Помнится за день нашего убытия на Север, завод, под самый вечер, притарабанил две больших пузатых бочки спирта, взяв с меня роспись в какой-то бумажке Я только собрался с трюмным Колей Шишикиным "свалить» в ресторан, а тут такое. Думал закрою бочки в кладовой, а они как назло в дверь не пролазят. Пришлось прямо на палубе спирт разливать по канистрам. Их не хватило и старпом, к радости офицеров, приказал остатки раздать по боевым частям и службам. Разливали, разливали, а на дне кое-какой мизер остался. Уже стемнело, бочки остались на палубе под присмотром вахты. Ночью, заводские из сдаточной команды, долили в бочки воды и получилась водка, которую употребили с моряками. Ресторан у меня состоялся, но утром я попал "под раздачу" старпому, но оргвыводов не последовало, мы уже отдавали швартовы.
Следующая неудача настигла меня спустя несколько дней. Около Норвегии у нас закончился запас берегового хлеба, которым мы запаслись в Балтийске, и мы приступили к выпечке своего. С белым проблем никаких не возникало, а с черным возникли большие. Коротко напомню технологию его выпечки: Закваска, опара, тесто, затем в формы, дать ему подняться и в печь. Вынимаем из печи, а он высотой с кирпич, сырой, ножом не разрезать. На корабле ропот возмущения. Стою на ГКП перед командиром экспедиции, он держит в руках буханку такого "кирпича" и пытается разломать его приговаривая: "Ёст твою двадцать, шо это хэрня такая, чему ты только учил своих хлебопёков" Я что- то лопочу в своё оправдание насчёт качества сухих дрожжей, но он только машет рукой и отправляет меня лично возглавить последующие выпечки. Но у меня признаюсь, ничего не получится. С этой хлебной проблемой "Чажма" втягивается в Кольский залив.
Неожиданная помощь приходит со стороны моего кока - инструктора Григория Загинайло: «А Вы, товарышу начальнык, просийте муку через сыто, отруби видийдуть и хлиб попрэ в гору". И прав оказался потомок запорожских казаков. Хлеб стал больше по виду и вкусу напоминать серый, но зато, какой пышный. На радостях даю Григорию для растирания больного плеча, графин спирта, сам хожу героем.
Случались и другие нюансы в моей интендантской практике. Мы готовились к очередному походу. Уже несколько дней, как я с моряками загружался продовольствием в бухте Щитовая, знакомое для ТОГЭ место. Вдруг узнаю новость, что на борт "Чажмы" прибыл ревизор- полковник из Москвы, с целью ревизии продслужбы, вот тебе и на! Полная неожиданность, да и к проверке были мы не готовы. Связываюсь через ОД тыла с командованием, в лице помощника Роберта Гурского, а он мне советует на корабль не возвращаться, в этом нет необходимости. Такой оборот дела меня очень интригует. Полную ясность вносит прибывший на причал катером с "Чажмы" доктор- стоматолог. Оказывается, ступив на палубу корабля, полковник- ревизор лоб в лоб сталкивается со своим школьным другом (трудно даже подумать) каптри Эдиком Капустиным. Соответственно поцелуи и объятия и полковник размещается в каюте Эдика, который при случае был не дурак пригубить.
Григорий Загинайло приносит хорошую закусь, ребята предаются воспоминаниям молодости, какая тут ревизия. Так проходит с перерывом на сон два дня. Баталеры " зачищают" греховные дела, ревизор, которому ещё проверять подплав в Лахтажном, пролистывает кое- какие дела, выборочно снимает остатки, пишет акт и вечером с почестями его садят на базовый ледокол. За выдающие заслуги в деле становления продслужбы "Чажмы", делаем Эдика почётным членом моей 42-й каюты, со всеми вытекающими последствиями. За время моего пребывания на "Чажме", это была единственная ревизорская проверка, право на которые имели только ревизоры управления тыла ГШ ВМФ. Спасибо тебе ещё раз, Эдик.
Как журналист я мало "каши ел",
И славы никакой не поимел.
Не поимела слава и меня,
Такая получается фигня.
Я отдал должное "Чажме", её людям, потешил себя и вас воспоминаниями о футболе, джазе, закончил темой интендантской, думаю, что уже надоел. Пора сделать паузу. С уважением Георгий Фессалийский.
=========================================
Бороды сбрить! Точно знаю, что в этом вопросе отдельные из нас немного завидовали офицерам и мичманам ТОГЭ-4. Они могли позволить себе роскошь, отпускать в походах небольшие бородки, на что начальство смотрело как-бы сквозь пальцы. С приходом это всё сбривалось, а с выходом в океан, снова бороды заводились. Для нас это был предел мечтаний, но наше командование в этом вопросе заняло отрицательную позицию в категорической форме. Масла в тлеющий огонь подлил один случай, почти международного толка.
Пересеклись как-то наши пути в океане с американским измерительным комплексом "Генерал Арнольд". Дрейфуем это мы на расстоянии 10-15 кабельтовых друг от друга, рассматриваем один другого в сильную оптику, прицениваемся. А у них на палубе все в белом, половина с бородами, показывают в нашу сторону, машут руками. У нас прошла команда всем одеть тропическую форму, пилотки заменить на фуражки, обуть сандали - прекратить всякую партизанщину в одежде! Дня два они тёрлись около нас, а потом ушли по своим делам. И решили мы после этого, по примеру ТОГЭ-4 и американцев, завести себе бородки без всякого на то разрешения.
В начале всё шло вполне гладко. Встречаемся за обедом или ужином, приглядываемся к бородкам, начальство ещё ничего не понимает, только смотрит с подозрением, что-то господа-офицеры перестали брить свою щетину.
А мы "ловим кайф"от нашей выдумки. Толкуем между собой: "А где это в уставе написано, что запрещенно носить аккуратную бородку? А нигде!" С каждым днём наша уверенность росла. Командир Семёнов как-то не очень донимал нас этой проблемой, перевёл всё на старпома, расчитал правильно. В своём большенстве мы ходили к нему с докладами и наши бороды уже его раздражали.
Не остался в стороне от судеб наших бород и каперанг Онищенко. Сам он в этом вопросе был человеком консервативным, к нашей эатее относился с явным недовольством: "Развели тут на корабле бородатых, ёсть твою двадцать!" -бурчал себе под нос "дед", да так, чтобы его слышали все на мостике.
Первым сдался старлей Женя Янченко - ему предстояло получать капитана медслужбы. Игорю Богданову, командиру БЧ-1, чаще других приходилось на мостике сталкиваться с начальством. Мне старпом Тимоха пообещал пересдачу на вахтенного офицера продлить аж до "белых мух", намекая, что из-за бороды будет меня "валить по полной". Дольше всех упирался молодой старлей Олег Штепа, но и он выбросил белый флаг. Через несколько недель нашего триумфа мы были чисто выбриты и больше к идее отрастить бороды не возвращались.
Об этом малозначительном эпизоде нашей экспедиционной жизни теперь напоминают лишь любительские фотографии.
=========================================
Розыгрыш в проливе Идем со скоростью пешехода в составе каравана судов проливом Вилькицкого на Камчатку, из-за больших льдин частые остановки. Высвобождая из ледового плена, ледокол "Ленинград" крошит зажавшие нас льды в непосредственной близости от нашего борта. На его вертолётной площадке, кутаясь от ветра в шубки, прогуливаются несколько смазливых женщин из экипажа ледокола.
Неожиданно корабельные динамики разносят команду:"Старшему лейтенанту Янченко срочно прибыть на ГКП". Вот уже он на мостике выслушивает приказание, которое подобно рижскому бальзаму, обволакивает его душу и сердце:
"Срочно соберите инструмент, через час вертолёт с ледокола доставит Вас на его борт, там женщина нуждается в стоматологической помощи".
Переодевание в новую тужурку, бритьё и всё такое занимает у Жени минут тридцать, Доктор сияет от от привалившей возможности пообщаться с прекрасной половиной общества, мы ему завидуем. Кто-то приносит ему в каюту деньги на покупку спиртного в лавке ледокола, фельдшер ставит на стол чемоданчик с инструментом. Доктор вынашивает план всеобщей зубной диспансеризации экипажа ледокола с целью остаться там подольше.Служба снабжения выделяет представительские консервы, бутылку спирта, тарань и новую кремовую рубашку, негоже с пустыми руками в гости.
А вертолёта всё нет и нет.Наконец рассыльный ГКП приносит известие о отмене приказа, там обошлись своими силами. Всеобщее разочарование в каюте, грустный доктор переодевается в видавший виды китель, инструменты уносят в санчасть. Спирт разливаем на всех присутствующих и под севрюгу в томате идёт "як брэхня по сэли(как враньё по деревне ).
Позже узнаём что это был розыгрыш, а мы все в это поверили.
=========================================
Гульнули. Думается мне, что из-за давности лет, Женя Янченко не будет на меня в обиде за мой трёп. Мы с ним были одногодками, Евгений влился в наши ряды ещё в Питере, когда комплектовали экипаж. Уроженец Украины, специальность получил на факультете стоматологии Киевского мединститута, в коллектив офицеров влился без проблем. Светловолосый, ладно скроенный, с красивым и мужественным лицом, ему бы инфиз закончить, а он стал медиком. Женщины его обожали. Брал он их своей красотой и только ему присущим напором и конкретикой. В компании с ним за успех предприятия, можно было не беспокоиться. Душа к стоматологии у него особо не лежала и этот недостаток компенсировался большой любовью к любительскому спорту, наивысшим достижением в котором, был первый разряд по тяжёлой атлетике. Он с такой силой и рвением удалял своим отдельным пациентам зубы, что коронки разлетались в дребезги. Старшие чины и братцы-матросики без крайней надобности в кресло к нему не садились. Мы как-то сразу с ним сошлись характерами и взглядами. Служба снабжения и медики всегда находили общий язык. Всё это я подвожу к одному эпизоду нашего общения с прекрасной половиной человечества. Мы стояли на рейде Росты, это между Мурманском и Североморском. Утром следующего дня снимались с якоря на Диксон, где был сбор судов каравана. Ближе к вечеру, когда были закончены все взаиморасчеты с органами снабжения, на причале повстречал доктора. До рейсового катера на "Чажму" ещё была уйма времени и мы отправились в универмаг за покупками.
Пока мне заворачивали материал на брюки, он за считаные минуты договорился с двумя продавщицами о встрече после закрытия магазина, предстоял банкет с последствиями. Всё ничего, но последний катер на корабль отходил в десять вечера. В те далекие летние месяцы ростинские склады тыла работали по обеспечению кораблей и судов караванов в две смены, выдачи заканчивались далеко за полночь. И у меня созрел гениальный план, как нам остаться часов до трёх ночи на берегу. А что если это сделать под видом срочного дополучения продуктов в ночное время? Мы бросились в отдел тыла к подполковнику Фадееву, которого я знал ещё по службе в Лиепае, он завизировал несколько тонн свежих овощей с последнего завоза. Чем не благое дело для экипажа? Путь к банкету был открыт! Когда часов в семь вечера к пирсу подходил катер с матросами и старшинами, у меня в кармане уже лежали все необходимые для получения документы, стояла под погрузку самоходная баржа. С её капитаном мы договорились, что без нас ему на "Чажму" не отваливать. Отход наметили на 3 ночи. Всю работу я взвалил на плечи своего лучшего баталера Леонида Шашкова, к часу ночи работу закончили и моряки отбыли на корабль.
В это время наш банкет был в самом разгаре, Если коротко, то флотскую заповедь "Всё пропьём, но флот не опозорим" точно помню выполнили, а в остальном - не нам судить. Проснулся я часов в пять с чувством щемящей тревоги, что мы безнадёжно опаздываем. До заветного причала нам было добираться по сопкам минут сорок. А если баржа ушла без нас, тогда всё пропало! Прибежали: разъярённый капитан нервно прогуливался по пирсу и крыл весь военный флот последними словами. Он ждал нас до последнего с запущенным уже дизилем. И через десять минут мы швартовались к борту "Чажмы" под грузовую стрелу. Баковая команда готовилась к выборке якоря. Командир Калугин потребовал нас на мостик для объяснений. Нам "выписали" гауптвахту, но на Диксоне её не оказалось, а потом всё забылось.
=========================================
Боцман Анисимов. Главный боцман «Чажмы», в вопросах корабельного хозяйства, был человеком незаурядным. Службу на корабле начал, как говорят, с киля. Все отсеки, шпангоуты и прочие шхеры знал, как своих пять пальцев. Мужик он был роботящий, смелый, своих боцманят держал в «ежевых рукавицах». В работе руководствовался принципом «Делай, как я», чем сыскал на корабле почёт и уважение. Сам командир экспедиции каперанг Онищенко был к нему благосклонен и при случае ставил в пример его усердие и трудолюбие. Ладно скроенный, коренастый, в прошлом боксёр-разрядник, под горячую руку для пользы дела мог и тумака дать. Такие непроверенные слухи имели место в районе баковой курилки. Помниться как-то раз, во время разгрузочных работ, подставил под тяжелый груз свои могучие плечи и высвободил из под него теряющего сознание матросика.
Был у него один недостаток, который на время перечёркивал его достоинства. Заполучив определённую толику спирта, он, не откладывая в долгий ящик, мог её употребить и попасться на глаза начальникам, В этом случае старпом Тимоха выговаривал помощнику: «Снова твой боцман, нажравшись, бродит по кораблю и прихватывает матросов». Творческая активность Анисимова с увеличением дозы «шила» только увеличивалась.
У меня с ним была налажена служебно- производственная дружба, поскольку почти весь мой личный состав входил в баковую команду и был под его началом. Обычно, после очередной выдачи спирта, меня посещали несколько «левых» получателей, в число которых входил и боцман. Он осторожно скрёбся в дверь каюты и входил с замызганой краской посудой, делалось это ради маскировки. Я отваливал ему парочку литров, как он сам говорил: «На протирку якорей». В зависимости от степени вклада боцкоманды в дела службы снабжения, эта норма менялась. Обычно перед моим отпуском он стремился заполучить спирт авансом, ссылаясь на то, что «другой ему не даст». К моему конспиративному ужасу являлся он с новым цинковым ведром, что демаскировало переноску в его шхеру на баке. Не отказывал я ему и в других видах довольствия.
Однажды каперанг Онищенко, пребывая в хорошем расположении духа, вызвал к себе Анисимова. Он попросил изготовить ему, как выразился кэп «простенький «жезлонг», негоже начальнику такого ранга загорать на брезентовой подстилке». Судя по результатам роботы, боцман не был силён в зарубежной терминологии слов.
На следующий день, когда Дед в окружении офицеров штаба, совершал прогулку по вертолётной площадке, подошел боцман и доложил о выполнении приказа. В подтверждении своих слов он протянул Онищенко самый настоящий милицейский жезл, выточенный из дерева. Все дружно расхохотались.
=========================================
